К современному искусству нужно идти только через классику, считает прима-балерина Мариинского театра Юлия Махалина

юлия махалина

Сегодня в Андорре выступит балет Санкт-Петербурга с участием прима-балерины Мариинского театра, обладательницы премий «Золотой софит» (1995) и «Benois de la Danse» (1998) Юлии Махалиной. Накануне гала-концерта балерина рассказала all-andorra.com о своём творческом пути и современных тенденциях мирового балета:

Прима-балерина – это, в первую очередь, талант, колоссальный труд, фортуна, ответственность или призвание?

Всё сразу. Но в первую очередь, это труд. И фортуна.

Кто или что больше всего повлияло на Ваше профессиональное становление?

В три года я начала прихрамывать. У меня был страшный диагноз, болезнь прогрессировала, и врач посоветовал танцы. Мама повела меня в танцевальный кружок, но так как я была совсем маленькая, меня не хотели туда принимать. Помню, мама плакала. И помню, как пианистка Елена Александровна сжалилась над нами и, несмотря на возраст, разрешила мне посещать занятия. Так вот в первый же день после занятий она сказала моей маме: “Ваша дочь родилась балериной”.

Конечно, так говорили не только обо мне. Но я рано почувствовала, что не случайно попала в балет и всегда серьёзно относилась к своему выбору. Это, в конечном итоге, и помогло мне стать балериной.

Ваша мама, наверное, с самого начала знала, что Вы будете балериной?

Совсем наоборот. И она, и папа хотели, чтобы я стала пианисткой. Я из семьи пианистов, с инструментом знакома с детства. Ещё не зная нот, подбирала на слух сложные классические произведения. Я и сейчас с удовольствием играю.

Как начался Ваш профессиональный путь? Как Вы попали в школу А. Я. Вагановой (сегодня – академия русского балета)?

К счастью, болезнь отступила, и я начала делать первые успехи. Когда я поступала, конкурс был 40 человек на место. Мне тогда было 9 лет, я была младше всех, но достойно прошла это первое испытание.

Со мной серьёзно работала мой первый школьный педагог – Ирина Леонидовна Баженова. Ещё ребёнком я начала принимать участие в спектаклях Ленинградского (сейчас Мариинского) театра: “Дон Кихот”, “Жизель”, “Спящая красавица”. Каждому выходу на сцену предшествовала колоссальная работа, я очень уставала. И из года в год нагрузка росла.

Каким был Ваш первый серьёзный выход на сцену?

Мне было всего 15 лет, когда Константин Михайлович Сергеев, артист балета, главный балетмейстер Ленинградского театра оперы и балета в 1951-1955 и 1960-1970 годах, доверил мне станцевать на сцене Мариинского теарта “pas de deux” в “Корсаре”,  “Щелкунчике” и “Раймонде”. Я почувствовала кураж. Я была в идеальной форме. Правда, чего мне это стоило… Маленький кусочек сыра на завтрак и каждый день занятия без устали.

Потом был выпускной. Помимо “Щелкунчика” мне доверили танцевать Чёрное “pas de deux” из “Лебединого озера”. С тех пор за 32 выпуска больше никто из выпускников так и не рискнул станцевать эту партию! Я справилась, и сразу после выпускного получила предложение подписать контракт с Львовским национальным театром оперы и балета им. Соломии Крушельницкой.

Но Вы, наверное, предпочли бы остаться в Мариинском театре?

Напротив, я очень обрадовалась этому предложению. Но судьба сложилась иначе. На выпускном экзамене меня заметил главный балетмейстер Мариинского театра Олег Михайлович Виноградов. “А где эта луноликая девочка?”, – спросил он директора театра. И я, так и не успев опомниться,  в 17 лет стала балериной Мариинского театра.

Насколько сложным был путь от балерины до примы?

Всё начиналось с кордебалета. Были гастроли. У классических балерин все роли чётко расписаны, и был шанс попасть в спектакль только если нужно было кого-то заменить. Я рисковала, бросала вызов и ничего не боялась. Так начала выкристаллизовываться страсть к победе, и я начала попадать в спектакли.

Судьба постоянно готовила мне новые и новые испытания. Олег Михайлович Виноградов поручил мне разучить второй акт “Белого лебедя” и “Лебединого озера”. Это очень сложный акт для юной балерины, которая только начинает свой путь. Срок на подготовку – два месяца. Это ничтожно мало. Тогда я ещё не знала до конца своё тело, у меня не сформировались нужные мышцы. Тогда не было возможности снимать видео на репетициях. Я работала на полном доверии к тому, что говорит педагог. И опиралась на собственные ощущения.

Роль Одетты намного серьёзнее, чем роль Одиллии. В этой роли сложнее найти себя, понять, почувствовать свои линии, свои руки. При этом никому не подражать. Найти своего партнёра, наконец.

Разве не художественный руководитель решает кому с кем танцевать?

Конечно, решает художественный руководитель. Но и партнёр и партнёрша могут отказаться, не захотеть танцевать друг с другом. Это довольно распространённое явление.

И Вам удалась роль Одетты?

Конечно, первый выход не был шедевром. Но мне повезло, со мной начала работать Ольга Николаевна Моисеева, народная артистка, солистка Мариинского театра и замечательный педагог. Она работала с лучшими балеринами. Я чувствовала, что балетная труппа Мариинского театра поднимается вверх. Это был период расцвета в русском балете. В то время в театре работали пять лучших балерин: Алтынай Асылмуратова, Татьяна Терехова, Любовь Кунакова, Ольга Ченчикова, Галина Мезенцева. И их потрясающие партнёры: Константин Заклинский, Марат Даукаев, Фарух Рузиматов, Евгений Нефф, Денис Алиев, Александр Курков. Это была плеяда знаменитых солистов. Мы вместе работали, я смотрела их репетиции, они работали со мной. И я стремительно поднималась вверх.

Какие качества характера Вам помогли больше всего в Вашем становлении?

Я очень дисциплинированный и волевой человек. Никогда даю себе никаких поблажек. Вечером станцевала в театре – утром забыла и как ни в чём не бывало пошла на репетицию. И так каждый день.

Я никогда не приветствовала шумные компании, поздние прогулки. Меня это раздражало. Мне всегда казалось, что это пустая трата времени. В свободное время мне нравилось писать, рисовать. Я сама создавала эскизы к своим костюмам и  убедила костюмеров видоизменить манжеты, увеличить длину пачки на 5 см, поменять линию.

В балете важна супертехника, полное сосредоточение. Но не менее важно уметь преодолевать боль, а она часто бывает адской. Я помню, как приходила на репетиции с перевязанными ногами, вся в пластырях. Пуанты буквально горели на мне. За один спектакль у меня уходило по пять пар. Костюмеры ждали меня за кулисами: за  16 тактов нужно было успеть поменять пуанты, чтобы не пострадало фуэте.

Помимо России Вы танцевали в труппе Датского Королевского балета, в труппе Дойче Оперы в Берлине, в Париже в Гранд Опера, в Буэнос-Айресе, Бостоне. Есть ли разница в восприятии артистов русского балета?

Не без преувеличения скажу, что нас везде и всегда очень хорошо принимали. Первый прыжок в мировой балет и первое признание на международном уровне начался с Парижа, потом мы имели большой успех в Америке.  Судьба сложилась так, что мы участвовали в международном конкурсе в Париже. Олег Михайлович Виноградов был категорически против, грозил увольнением, был уверен, что мы “провалимся” и сильно повредим репутации Мариинского театра. Мы всё равно поехали, покорили членов жюри своей энергией и привезли в Санкт-Петербург Гран-При международного конкурса и премию Кинематографического фестиваля братьев Люмьер.

Как на Ваших глазах менялось балетное искусство?

Я рано почувствовала тенденции развития балета. Я видела Надежду Павлову, Рудольфа Нуриева – это были основоположники нового течения в русском балете. Вслед за ними я стала выше тянуть ногу, делать выше пассе. Меня за это ругали, потому что это шло вразрез с эстетикой классической Вагановской школы.  Но меня тогда поддерживал Константин Михайлович Сергеев. Потом обо мне писали, что именно я ввела на большой сцене свой знаменитый высокий шаг.

Это правда, что Вашим большим поклонником был лорд Ротшильд?

Правда. Он меня увидел впервые в “Боядерке” в Лондоне, потом он приезжал специально в Москву, когда мы были на гастролях в Большом. Мы ужинали в ресторане “Метрополь” напротив Большого театра, я была у него на вилле. Это был самый рассвет моей карьеры. Но потом всё начало меняться: художественный руководитель, условия. Мне было 28 лет, когда я, как у нас говорят, “пошла вторым составом”.

Вы были к этому морально готовы?

Я понимала, что рано или поздно это произойдёт. Быть примой – ни с чем не сравнимое удовольствие. Это такое ощущение, когда весь театр – от гримёров до костюмеров – работает только на тебя. Тебя боготворят, носят на руках. И это действует, как защита. А потом вдруг видишь, что твоё место заняла другая балерина. Было страшно, но я себе пообещала, что не сломаюсь. И началась борьба.

Чтобы оставаться в форме (48 кг), я старалась не упускать возможности танцевать и выступала в мюзик холле, играла с драматическими актёрами, пробовала сниматься в документальном кино. Я продолжала себя искать. Так что мой 18-летний перерыв в Мариинском театре не был забвением. Я знала, что ещё не поставила свой восклицательный знак.

Справившись с переживаниями и простив, я смогла почувствовать, что снова счастлива и благодарна. Я вернулась, и это мой бенифис.

У Вас есть студенты? Как Вы их учите?

Да, я преподаю и в Мариинском, и в Михайловском театрах. Я учу своих студентов тому, что классический танец нужно прочувствовать изнутри. Я не объясняю как надо тянуть руку, а говорю, о чём в этот момент думаю. Какой вкладываю смысл. Именно так работали со мной педагоги.

Каковы, на Ваш взгляд, современные тенденции развития балетного искусства в мире?

Никакого развития, увы, не происходит. Русский балет смотрит на Запад и забывает о своих традициях. И Мариинский, и Большой, и Пермский, и Казанский театры с борются с этими веяниями. Но современной молодёжи не интересны “страдания по пятой позиции”, фуэте и красивые арабески. Я тоже люблю современное искусство, но убеждена, что идти к нему нужно только через классику.

Интервью: Ирина Рыбальченко

Read more: Актуальное интервью ...